Оперный театр ждут глобальные перемены с приходом нового дирижера Константина Чудовского. Он, хоть пока и скромен, но пожалуй единственный, кто готов к публичности и к тому, чтобы стать первым лицом театра. Как это было с ним в Чили. А вот из Вены он бежал и, как говорит, с выбором в пользу русского театра не прогадал. Он выбирает консервативный путь развития театра, аргументируя, что это дань истории и гениям.
— Все, что мы знали о вас, но хотели подтвердить: это правда, что вы без партитуры выходите?
— Да, последние лет восемь ни разу не открывал партитуру на спектакле. Когда-то подумал, может быть то, чего я пока не умею, можно хоть чем-то компенсировать, поэтому стал как можно больше учиться. И потом, когда ты выучил партитуру наизусть, понимаешь, что твой долг перед композитором хоть немного как-то выполнен и можно начинать работать глубже над музыкой.
— Это правда, что вы оставляете свою работу в Чили, в оперном театре Сантьяго и перебираетесь к нам в Екатеринбург?
— Нет. В Чили у меня контракт еще на два года. Кстати, именно в перелетах до Сантьяго я и учил все партитуры. У меня там история была — мне запрещали стричься. Когда я к ним пришел работать, у меня были достаточно длинные волосы. Говорили, что народу нравится. А когда подстригся, об этом написали три газеты. Представляете новость?
— Вы работали дирижером долгое время в Вене и почему-то уехали?
— В Вене я начинал работать в театре «Ан дер Вин», тогда они открывали молодёжную программу. Честно говоря, когда я ехал в Вену, был уверен, что там Моцарт, Бетховен, там Венская опера. Я был настолько вдохновлен, пока не прикоснулся вживую. Я уехал оттуда, потому что не мог своим детям дать достаточное музыкальное образование, оно сильно уступает нашему. В Вене у нас все педагоги были русские. Поэтому нам пришлось вернуться в Москву. Старшая дочка сейчас занимается балетом, его уровень в столице превосходит венский. Средняя дочка учится на арфе и фортепиано. Про уровень в России и говорить нечего. Это на порядок выше.
— Всегда с приходом нового главного лица формируется некая стратегия, как и в какую сторону будет развиваться театр. Какие у вас планы?
— Думаю, что сначала надо познакомиться с оркестром, с солистами, с хором, с балетом. Потом буду думать про планы. Пока лишь точно у нас будет совместная постановка «Риголетто».
— После каждой премьеры сейчас находятся критики местные, у которых много вопросов к оркестру оперного. Вы будет пересматривать его состав?
— Как пойдет. Сейчас, подождите, дайте я войду сначала. Задача дирижёра создать атмосферу, в которой можно нормально работать. Чтобы у артистов было желание играть хорошо.
— Больной вопрос для Екатеринбурга: приглашать солистов, либо растить своих. У вас как у будущего главного дирижера театра в этом какая позиция?
— Я со многими местными солистами знаком. В Чили работали с Сашей Красновым и с Кристианом Бенедиктом, который был приглашенной звездой оперного. На самом деле, театр в Екатеринбурге уникальный. Меня поражает, что если кто-то из солистов не пришел на репетицию, то его тут же может заменить кто-то из других солистов или кто-то из режиссерского состава. Встают и поют партию, со всеми словами, на любом языке, от начала до конца в голос. Весь театр поёт всё. Меня это поражает, опять же после Европы, когда там ты слышишь на просьбу о помощи: «извините, у меня в контракте это не прописано». Я после трех лет в Вене первое, куда попал в России — это в ваш оперный и у меня был полный восторг. Мне было так хорошо. Знаете, у меня такая ностальгия началась: наша еда русская, наша…
— Ну главное, чтобы как с Веной потом не получилось. Вы понимаете, с кем и с чем сегодня конкурирует театр? Зритель, который платит немалые деньги, приходит в зал как минимум с телефоном и если вы его не зацепили сегодня в первые несколько минут, то в конкуренции с гаджетом вы проигрываете, как вариант.
— Если люди на моем спектакле пытаются достать телефон, чтобы прочитать в нем сообщения — я провалился, конечно, тут моя вина и режиссера. Меня стало очень расстраивать, что люди приходя в театр, попадают в декорации современности. То есть на сцене публичные дома, унитазы, помойки. Этого в жизни достаточно. Особенно Европа сейчас грешит этим, хотя и Россия тоже начала.
— Вы театральный консерватор?
— Знаете, да, но консерватор слово плохое сейчас. Просто поймите, сделать на сцене публичный дом с помойкой — большого ума не надо. В одном немецком театре, мы разговаривали с солистом. Он говорит «что мне делать, если меня в Мюнхен позовут на „Онегина“? А там постельная сцена между Ленским и Онегиным». То есть, если ты едешь на такую постановку, ты должен либо торжественно плюнуть на Пушкина и Чайковского и ехать просто делать карьеру.
— Вам перед Чайковским с Пушкиным неудобно в этот момент…
— Да, в том числе.
—…или перед публикой, которая приходит на это смотреть?
— Ну перед всеми на самом деле. Есть потрясающие оперы, поставленные современным языком и смотрятся на «ура». И народ ходит, плачет. Вот это задача, чтобы народ, в хорошем смысле, плакал. Хорошая цель, чтобы искусство стало более доступным, но не топорными путями. Чтобы народу хотелось ходить, как это было раньше.
— Перестало быть элитарным?
— Меня пугает, когда на сцене какая-то ерунда, и потом народ выходит и говорит «ерунда какая-то», а ему отвечают «нет, опера — искусство элитарное, надо дорасти». Так нельзя. Ты должен прийти на спектакль, и тебя должно все это настолько вдохновить, чтобы ты ушёл, и у тебя был подъем.
— Сколько вы тогда оставите на эксперимент в театре, при условии, что в новогодние праздники ничего кроме «Лебединого озера» и «Щелкунчика» никто смотреть не хочет?
— Знаете, театр такое искусство, в котором надо и то, и другое. У каждого спектакля есть свой зритель. Но при этом надо обязательно, чтобы была, как говорится, «клюква» (популярные спектакли — прим. ред.).
— Клюква-то больше собирает.
— Классика всегда больше собирает — это факт! Даже если говорим про нашу «Царскую невесту» — классный спектакль, совершенно не нафталинный. Четвертый акт, сцена убийства Лыкова. Работает! Я слышу, как люди хлопают. Получается на сцене такой блокбастер.
— Если заговорили про блокбастеры… Ну невозможно же в XXI веке смотреть трех, четырехчасовые спектакли, а еще антракт. Почему нельзя купировать оперы, балеты под современный ритм жизни? Ну прошли те времена, когда на оперу Вагнера отводилась неделя.
— Сложный вопрос. Мы, на самом деле, пользуемся талантом великих. Потому что у нас нет даже вот столечко таланта, сколько было у Моцарта. На них мы делаем деньги и карьеру. И почему мы вдруг должны что-то вырезать из того, что они сочинили, только потому, что время изменилось? Есть такая опера — «Евгений Онегин», что вы там купируете? Арию Ленского выкинете? Были попытки в Большом купировать оперу «Князь Игорь» и выкинули арию Кончака, самый хитовый номер. И что? «Князь Игорь» это один большой хит.