«Парень вытаращил на меня глаза: „Ты че, каскадер?!“». Три захватывающих армейских истории

Дмитрий Павлов, вице-президент Фонда «Город без наркотиков»:

— Одна из самых ярких историй произошла со мной в начале службы. Я служил в Краснознаменной Гвардейской Кантемировской дивизии — личная дивизия Президента. У нас были сложные зимние учения — с танками, пушками и пехотой. В районе учений, которые проходили на огромном танковом полигоне, был сформирован палаточный лагерь, в котором жили солдаты. Рядом находился парк машин с фургонами — «кунгами» — в которых жили офицеры, а чуть поодаль, у леса, склад боеприпасов — кусок земли, обнесенный по периметру колючей проволокой, вдоль которой 24 часа в сутки угрюмо шагал караульный. 

«В карауле курить нельзя, но потихонечку, если никто не увидит, чтобы хоть как-то скрасить это время, мы курили. Рядом со складом боеприпасов». 

Настала моя очередь идти в караул. Холод был неимоверный — градусов тридцать. А я только месяц назад приехал из теплой квартиры в Екатеринбурге и к длительным холодным прогулкам пока не привык. Ходишь по периметру, от усталости и холода начинаешь засыпать, но срабатывает инстинкт самосохранения, и чтобы не свалиться и не отморозить какой-нибудь жизненно важный орган, начинаешь приседать, бегать на месте и придумывать всяческие развлечения. А самое страшное — я обнаружил, что у меня не было с собой ни спичек, ни зажигалки, и я просто не могу покурить. В карауле курить нельзя, но потихонечку, если никто не увидит, чтобы хоть как-то скрасить это время, мы курили. Рядом со складом боеприпасов. И вот я хожу, сигареты в кармане лежат, прикурить нечем, а я умираю — так хочется курить. 

1985 год, Дмитрий Павлов (справа) — летние учения. Фото: личный архив героя.

Неподалеку стоял офицерский фургон. В таких есть печка-буржуйка, при ней — солдат, который ее отапливает. Офицер сам дрова рубить не будет — ему врагов Советского Союза нужно побеждать. И тут я вижу, как из этого фургона вылезает солдат в одном нижнем белье, в тапочках на босу ногу, садится на железные ступени — и курит! 

А я замерзший, с автоматом, пальцы не гнутся, губы не шевелятся. Я к нему подхожу, чтобы попросить прикурить. У меня зависть жуткая, потому что он от жара раскраснелся, как после бани, еще и курит — подлец. Я подхожу: «Дай, пожалуйста, мне прикурить». Он на меня, бедолагу, смотрит и протягивает свою сигарету — спичками я бы все равно не смог зажечь. Я наклоняюсь, неловко тыкаюсь своей сигаретой в его, у него уголек от сигареты отламывается и падает в снег. Я спокойно наклоняюсь, беру заледеневшими пальцами эту тлеющую драгоценность, медленно и аккуратно подношу его к своей сигарете, прикуриваю и с наслаждением затягиваюсь. Я был настолько замерзший, что даже не почувствовал жара этого угля и не обжегся. Парень вытаращил глаза и после некоторой паузы спросил: «Ты че, каскадер?!» С тех пор у меня всегда было в карманах по 2-3 зажигалки… пока я не бросил курить.

1985 год, Дмитрий Павлов (в цетре) — летние учения. Фото: личный архив героя.

Даниил Макеранец, телеведущий и учредитель агентства Be Brand Event:

«… идёшь по трюму, вдоль стен свисают хвосты. Это корабельные крысы ползают вдоль толстых кабелей, тянущихся по стенам». 

— В начале девяностых я служил на тихоокеанском флоте, оттуда у меня есть пара фактов. Во-первых, крысы есть на всех кораблях — это правда: когда идёшь по трюму, вдоль стен свисают хвосты. Это крысы ползают вдоль толстых кабелей, тянущихся по стенам. За время службы мне особо запомнилась мойка мачты. Зимой ты моешь ее, имея с собой ведра с холодной и горячей водой — как вы правильно догадались, после горячей ты омываешь мачту водой холодной, чтобы минимизировать обледенение.

Но самая крутая история связана с моим отцом, который тоже служил на флоте: как-то раз старший по званию задал ему загадку, сказав, что если папа даст ответ, то его командир облегчит его службу. Отец думал три дня и разгадал, после чего с него взяли слово, что он никогда никому не скажет ответ — можно только догадываться. Даже я его не знаю, хотя гадаю лет тридцать! Внимание, загадка: что делает каждая женщина по утрам три раза в год? Кто ответит, получит бутылку дорогого коньяка, а главное — станет носителем знания!

Владимир Макеранец (отец Даниила). Фото: личный архив героя.

Алексей Ванченко, телеведущий, главный редактор журнала «Стол»

«… со мной в полку служило много неординарных людей… Павлик Морозов — дипломированный композитор. Он за полтора года армии успел написать оперу и несколько кантат».

— У меня есть история —  армейский хит — которую я рассказываю чаще всего. В армию я попал после театрального института и служил полтора года вместо двух. В нашем полку был оркестр, который ездил по ротам полка давать концерты, а я объявлял номера. За полгода до моего увольнения к нам перевели Женю — худой, высокий, за что получил кличку «Страус». Его забрали прямо со второго курса Вахтанговского училища. Мы стали работать вместе: он тоже объявлял номера. Вместе со мной в полку служило много неординарных людей из творческих институтов. Один из них был Павлик Морозов — дипломированный композитор. Он за полтора года армии успел там написать оперу и несколько кантат.

Через какое-то время к нам призвали еще одного москвича — Кипнис, такой еврей-скрипач. Они разучили с Пашей «Аве Марию» Шуберта. За пианино в импровизированном или настоящем армейском клубе садился Павел Морозов, Кипнис брал скрипку — и они начинали играть. Когда ввели в программу этот номер, объявлять его выпала очередь Жене. Он говорил так: «За роялем — ефрейтор Морозов, скрипка — рядовой Кипнис. Шуберт, „Аве Мария“!». После нескольких концертов мы приехали в очередную часть. Для нас освободили столовую: убрали столы, поставили скамейки, организовали зал. А так как это столовая, импровизированной кулисой была перегородка, которая закрывала выход на кухню. Там мы и стояли втроем: дипломированный композитор Морозов, дипломированный актер Ванченко и почти дипломированный актер — Женя.

Алексей Ванченко на службе. Фото: личный арзхив героя.

Мы о чем-то разговариваем с Пашей, и вдруг Женя спрашивает у меня: «А как зовут Шуберта? А то как-то некрасиво, куце получается». Находясь в кругу трех высокоинтеллектуальных людей, я решил пошутить и говорю: «Вольфганг Амадей». И вижу по его глазам, что он уже проговаривает внутри себя, как будет это объявлять!

«…Вольфранг Амадей Шуберт!» — прилюдно заявляет Женя. Оркестр заходится диким хохотом — солдаты ничего не поняли, но профессиональные музыканты ржали. Женя на меня обиделся и не разговаривал. Через неделю я подхожу к нему: «Женя, извини, я это не со зла: просто перепутал двойное имя. На самом деле его зовут Иоганн Себастьян». И что вы думаете? На следующем концерте он выходит и при всем оркестре объявляет: «….Иоганн Себастьян Шуберт, „Аве Мария!“» — тут весь оркестр просто упал вместе со своими инструментами. А Женя не разговаривал со мной до самого увольнения.