Серебренников для нас как отец. Интервью с актером «Гоголь-центра» Никитой Кукушкиным

— В класс-центре Казарновского учатся дети, которые хотят стать актерами. Как ты попал туда? Неужели с самого детства знал, что это твоя профессия?

— На самом деле это было решение моей мамы. Она забрала меня из общеобразовательной школы и отвела в класс-центр Казарновского. Просто она поняла, что я в обычной школе не выживу. Точнее, или я не выживу, или я всех выживу. Два варианта.

— Почему ты пошёл именно на курс к Кириллу Серебренникову во МХАТ?

—  Я поступал вообще ко всем. Куда-то меня не брали, где-то говорили, что я маленького роста или что я слишком молод. Многие мастера в соответствии со своими комплексами и проблемами навешивают ярлыки на абитуриентов. Но, слава Богу, в итоге я поступил к Кириллу Семеновичу.

— Обучение вашего курса, который впоследствии стал 7-й студией, изначально отличалось от классических канонов, в рамках которых традиционно существуют студенты театральных вузов.

— В тот момент Кирилл Семёнович был единственным мастером, который не занимался штамповкой. Он набирал студентов в первый раз и планировал вложить в этот курс максимум. Когда из года в год, раз за разом, мастера набирают и выпускают толпы студентов, в какой-то момент забываешь, зачем вообще всё это нужно. Я чувствовал, что с Кириллом Семёновичем мне по пути и я готов приложить все свои силы и двигаться к общей цели. Столько, сколько он сделал для нас как для студентов… Мы с первого до четвёртого курса прошли не только актёрскую школу, но и музыкальную. Путь от нуля до создания собственных музыкальных произведений. Каждый человек в конце 4 курса должен был написать свою оперу.

 

— Даже те, кто вообще не имел музыкального образования и спецподготовки?

— Александр Платонович Маноцков, которого позвал Кирилл Семёнович как музыкального мастера к нам на курс, с помощью своего метода обучил даже людей, которые никогда не притрагивались к музыкальным инструментам. Таких прецедентов раньше не было, потому что чаще всего художественные руководители оказываются больше заняты самими собой, чем студентами. Кирилл Семёнович для нас как отец, и это не преувеличение. Также хочу отдельно сказать о его помощнице Анне Шалашевой. Говорят, что за каждым великим мужчиной стоит не менее великая женщина. Это про неё на самом деле. Именно она соединила всё воедино.

— Ты достаточно много снимаешься, как ты сочетаешь кино и театр?

— В моей жизни очень много театра. Часто съемки слетают из-за репетиций. Сейчас я пытаюсь приблизиться к процентному соотношению 60 на 40, хотя бы 40% времени уделять съемкам, потому что по-другому сложно выжить.

— Мы с тобой поступили в один год, и я помню, что мы — щукинцы — очень сильно вам завидовали. После окончания МХАТа у вас появился свой театр. И это грандиозно, конечно. Молодые актеры получили возможность играть большие роли, пробовать себя в режиссуре. Не встраиваться в архаичную систему классического театра, а создавать свою — новую.

— Решение проблемы, которую ты обозначила, зависит не только от художественного руководителя, но и от студентов. Ученики тоже должны давать пинка своему мастеру. Случайности не случайны. Помню, как встретил тебя с однокурсниками около МХАТа и сказал, что вам самим нужно что-то делать. И вы такие «ну да…» Нельзя пассивно относиться к этому. Если бы у вас были какие-то сверхцель и сверхжелание, никогда никакой мастер вас бы не остановил.

 

— А какая у вас была сверхцель?

— Изменить мир.  

— Серьёзно?

— Конечно. Как бы это ни звучало. У кого-то изначально была такая задача, кто-то пришёл к этому позже. Нас цементировала общая идея. Никакого другого смысла нет и быть не может. Менять мир можно по-разному: радовать людей, менять их настроение, заставлять их парить над проблемами, которые кажутся неразрешимыми.

— Расскажи мне про свою нашумевшую беседу с православным активистом. Как это вообще произошло? (Во время обысков в «Гоголь-центре» Никита Кукушкин вступил в спор с православным активистом Дмитрием Энтео, стоявшим с плакатом «Мы требуем защитить нашу культуру от кощунства и коррупции» — прим.)

— Я увидел, как человек пишет плакат. Я был уверен, что это плакат в защиту моего театра. Я прохожу мимо, оборачиваюсь и вижу, как вокруг него собираются люди. Подхожу и понимаю, что это Энтео. Я понял, что в такой момент промолчать, не сказать ему ничего, было бы странно. Я подошёл и вступил в дискуссию, понимая, что человек не является истинным христианином. Вот есть такая смешная штука. Если ты увидишь святого старца, любой человек — будь то либерал, гей, фашист, антифашист или православный — все люди разом увидят, что этот человек истинно святой, блаженный, и к его словам стоит прислушаться. Потому что он своим примером, в первую очередь, показывает, как нужно жить на земле. Здесь же я увидел человека, у которого есть проблема. Я против того, чтобы оскорблять его и говорить, что он психически нездоров. Это тот же самый Энтео сидит в вас и говорит гадости про других людей. Никогда не стоит так делать. Я думаю, что он человек с большим запасом энергии, которая может быть направлена в правильное русло. Возможно, в какой-то момент Бог постучал ему в голову, и он действительно что-то понял. Но сейчас абсолютно очевидно, что он не является проводником Бога, он является проводником самого себя. Я вижу, что он фанатично относится к тому, что делает. Но на данном этапе своего жизненного пути он заблуждается.

 

— Энтео тебя провоцировал вопросами об оргиях с мальчиками и кокаином. У тебя было суровое лицо, как будто ты его ударишь. Стоило больших усилий сдержаться?

— Мне вообще не стоило никаких усилий сдержаться. Я не понимаю, почему все спрашивают меня об этом. Я дрался в своей жизни только один раз. После того как человек ударил меня ногой по голове. И это было в пятом классе. Я не представляю, что может вынудить меня ударить человека в лицо. Наверно, только если я почувствую прямую угрозу жизни. Невозможно доказать свою правоту агрессией и кулаками.

— Эти пацифистские речи — просто разрыв шаблона, особенно учитывая, что в кино ты периодически играешь маньяков. Ты не куришь, не пьёшь и даже не ешь мясо. Почему?

— На самом деле я постепенно отказывался от этих привычек после того, как сильно поверил. Почувствовал, что Бог — не что-то эфемерное. Понял, что нужно хоть как-то подтверждать поступками свои убеждения. Отказ от мяса и аклкоголя — не великий подвиг, для меня это — программа-минимум.

— 5 месяцев назад ты стал отцом. Ощущаешь в себе глобальные перемены?

— Безусловно, это новый уровень ответственности. А ещё я ощущаю острый недосып и большую любовь.

 

— У тебя уже есть какая-то особая концепция воспитания дочери?

— Нет, у меня есть только концепция воспитания самого себя. Мы — люди, живущие на Земле — очень странные существа. Живем в мире, который нас зачастую не устраивает. Не нужно разбирать Бога на атомы и структуры, нужно научиться принимать мир.

— Помню, несколько лет назад ты дал мне совет. Сказал, что если испытываешь к человеку сильные чувства, очень важно честно спросить себя, предназначены ли вы друг для друга. Смутно припоминаю, что тогда ты даже использовал некую метафору с водой и камнями.

— Да, точно, помню. Как будто ты кидаешь камень в глубокий колодец и ждёшь: услышишь отзвук или же нет.

— Ты знаком со своей женой со скольки, с 13 лет? Хочешь сказать, что ещё тогда услышал эхо со дна колодца?

— Когда я увидел Аню, мне было 14, а ей 12. Были какие-то девочки, которые мне нравились до этого, но такого я никогда не испытывал. Я слушал диск «Фабрики Звёзд — 5» и засыпал под трек Тимати и Алексы. Мы с Аней разговаривали по 8 часов по телефону и сразу после бессонной ночи отправлялись в школу. Она тайком забирала у мамы трубку, а у меня телефон был стационарный на проводе, и я часами крутился вокруг него во всех позах. Бывало, я ночью просыпался от того, что произношу ее имя. Это моя первая и главная в жизни любовь.

— Поговорим о твоей благотворительной деятельности. Расскажи, как ты придумал Добрый Ящик.

— Суть в том, что люди могут привозить в места, где установлены ящики, свои вещи. Позже они распределяются по детским домам. Идея собирать вещи для сирот и бездомных, появилась в моей голове в 2012 году, и я пришёл с ней к Кириллу Семеновичу. Он меня выслушал и сказал: «Никит, ну у нас же всё-таки не богадельня, а театр». Через 2 дня я снова пришёл к нему и сказал, что действительно очень хочу сделать Добрый Ящик. Он ответил, что это прекрасная, замечательная идея, и дал добро. Я сколотил ящик, а потом всё это начало разрастаться, и теперь их в Москве уже 8.

— Еще один филиал Доброго Ящика откроется в Екатеринбурге 3 июня. На семейном празднике в мебельном салоне Meblik. Мне очень приятно, что в моем родном городе нашлись люди, которые поддержали твоё начинание.

— Самое важное для меня, чтобы вещи доходили до нуждающихся. Хотелось создать благотворительный проект, в котором может участвовать каждый. Чтобы пожертвовать вещи в Добрый ящик, не нужно быть миллионером, достаточно просто желания помочь. Если люди в Екатеринбурге готовы предоставить площадку и помощь в организации процесса, я очень рад.