«Мой герой — серийный убийца, и он совершенно сошел с ума». Внук Чарли Чаплина о богемном безумии и новых ролях в кино
Фото: Александр Мамаев
Спустя два года в Екатеринбург в рамках Чеховского фестиваля вновь приехал Джеймс Тьерре — актер, режиссер, визионер и сказочник. Тьерре этого не любит, но иногда его до сих пор представляют как внука Чарли Чаплина. На это артист отвечает, что выбрал свою профессию независимо от того, кем был его дед. С детства Тьерре выступал вместе со своими родителями, Викторией Чаплин и Жаном-Батистом Тьерре, благодаря которым появилось направление «новый цирк» — синтез театра, танца и акробатики, в котором нет места дрессированным животным. Сейчас артист выходит из мира «нового цирка» и стремится дальше. «Моменты» поговорили с Джеймсом Тьерре о том, какими станут его спектакли в будущем, почему в них нет слов и какого безумца артист сыграет уже этой зимой.
● ● ●
— В программках спектакля «Лягушка была права», с которым вы приехали в Екатеринбург, написано, что он «пронизан меланхолией и богемным безумием». Чем «богемное» безумие отличается от обычного?
— Мое творчество находится на пересечении трех понятий: меланхолии, романтизма и хаоса. Если говорить про «богемное безумие», то нужно понимать это как призыв к приключениям, новому пути. Мне кажется, что у зрителя, который приходит на мои спектакли, появляется эта жажда приключений и в конце они говорит: «Да, все возможно! Давайте пробовать!»
Фото: Александр Мамаев
— В своих спектаклях вы избегаете текста. Как считаете, любую историю можно рассказать без слов?
— Действительно, без слов можно рассказать очень много. Думаю, наши движения мощно говорят сами за себя. Мои спектакли настолько насыщены звуками и движением тел, что текст, наверное, будет излишним — он может разрушить это равновесие. Я как химик, который старается не добавлять в свое взрывчатое вещество чего-то ядерного, таким образом, текст появляется в голове зрителя сам по себе.
— Как вы думаете, а на какие литературные произведения похожи ваши спектакли? Мне, например, в голову приходят тексты Бориса Виана.
— Совершенно уместное сравнение — в его книгах до верхней точки доведена радостная игра с формой. Еще я очень люблю польского писателя Витольда Гомбровича — он уделяет большое внимание деталям, постоянно подчеркивает какие-то мелочи, а не основную мысль. Я бы еще добавил щепотку Достоевского — в том, что касается внутренних страданий, и, наверное, Луи-Фердинанда Селина — в том, что касается безумия. И, конечно же, Льюиса Кэрролла — чуть-чуть.
— Как и Гомбрович, вы уделяете такое внимание деталям, что кажется, будто вы перфекционист. Это качество мешает в творчестве?
— Конечно, оно может мешать, но у перфекционизма есть и положительные стороны. Я всегда ищу и иду до конца — это часть моей творческой личности. Наверное, поэтому я немножко выхожу из мира «нового цирка» — мне всегда хочется двигаться дальше и не оставаться в каких-то рамках. Мои нынешние спектакли не похожи на первые работы, где действительно были трапеция, акробаты и цирковые номера. Сейчас в них даже нет циркачей. Мы, конечно, остаемся в мире развлечений, но это уже совсем не то. Это по-другому — немножко выше.
Фото: Александр Мамаев
— Вы упоминали, что русских журналистов чаще всего интересуют муки создания спектакля, а о чем спрашивают французские журналисты?
— Франция — очень литературная страна, поэтому там всегда спрашивают: «О чем? Что хотел сказать автор? В чем главный посыл?» Россия тоже очень литературная страна, но у вас очень многое связано с душой. Если в России душа и разум пополам, то во Франции только разум-разум-разум.
— Джеймс, вы, помимо театра, известны своими ролями в кино. Расскажите, над чем сейчас вы работаете?
— Зимой я буду сниматься в фильме, где сыграю французского барона в эпоху Наполеона III. Мой герой — серийный убийца, и он совершенно сошел с ума.
Фото: Александр Мамаев
● ● ●
Спектакль Джеймса Тьерре «Лягушка была права» покажут в Театре драмы 6 и 7 июля.
