39 жертв телебашни. История покорения главного недостроя Екатеринбурга

Фото: Из архива Александра Мамаева

Для меня башни не существовало до 8 класса. Я был слишком мелким и не знал город дальше Уралмаша и Эльмаша. В школе состоял в туристическом клубе, который организовали бывшие пионервожатые. Однажды они решили нас на телевышку сводить. Объяснять, что это и зачем туда лезть, нам не требовалось.

Эмоции были потрясающие. Оттуда мы общались с городом по рации. Как-то поймали одного водителя, он подъехал к ближайшему перекрестку и помигал нам фарами. Другой — работник пивзавода, который звал к себе и обещал угостить пивом. Мой одноклассник решил его разыграть, сказав, что мы с парашютом планируем прыгать и залетим к нему.

Сейчас, когда смотришь на первые фотки башни, больше всего впечатляет то, как сильно она изменилась. Она была девственно чистой. Сейчас же там все исписано, каждый сантиметр — какая-нибудь надпись. В школьные годы надписей мы не оставляли, а уже во время учебы в университете расписывали, как и все.

Фото: Из архива Александра Мамаева

После того, как я школьником побывал на башне, еще лет пять я не залазил на нее. Следующие походы были уже в студенчестве. Тогда все друг перед другом хотели выпендриться: залезть на какую-то безумную штуку, куда никто не забирался, испытать себя, получить новые ощущения, эмоции. Летом телебашня была как проходной двор: пока лезем, вниз мимо пара-тройка компаний спускается, наверху еще три-четыре. Это уже двадцать человек, буквально за час. Однажды мы встретили мелкого шкета, он жил совсем недалеко. Он, конечно, может и привирал, но уверен, что не на много: «Я отмечаю тысячное восхождение на телебашню». Если бы я жил рядом, тоже каждый день бы залезал.

Однажды, забравшись наверх, мы попросили парня нас сфотографировать. Разместились вдоль стеночки красивенько, а он начал понтоваться: «Вы не входите в фотоаппарат, надо отойти». Отошел настолько, что уперся в перила, перелез, сел на них и отклонился. Девчонки сразу начали вздыхать: «Ой, что вы делаете?» Ему было приятно, ведь ради этого он все и делал. А мы с парнями смотрим, и у каждого в голове: «Какого хрена? А мы что ли так не можем?» Он нас сфотографировал, страх как отрубило. Уже в дальнейшем мы спокойно подходили к перилам и даже повторяли не раз тот трюк.

Один на телебашню я никогда не забирался. Она была не тем местом, куда можно было уйти и подумать над чем-то. Это не уголочек, куда можно просто сходить, а особое место, которое само по себе дает эмоции. Это как посетить музей или кинотеатр. В такие места я не могу один ходить. Хочется делиться с кем-то этим, хотя бы молчать вместе. Этого уже достаточно. Вздохнул один, а второй: «Да, согласен». Ради этого.

Фото: Из архива Александра Мамаева

Я до сих пор считаю, что мой «след» — самый высокий. Если посмотреть на башню, то наверху видно торчащие трубы. Одна из них выше всех на одну ступень. На самой ее макушечке я написал имена ребят из компании. Конечно, сначала себя, а потом остальных. Уже внизу, на офисной части, мы с другом стихи писали. Долго были видны наши записи на «лепестках», которые перед сносом убрали. На внутренних стенах, примерно на уровне двух третей башни, был настил из досок — промежуточная площадка, где народ периодически отдыхал. Там, около окна мы писали мелом дату, когда залезли.

Мой друг учился в Америке и имел хороший навык английского. Подрабатывал в Екатеринбурге гидом-переводчиком. Однажды мы показали американцам фотографии, как мы висим на перилах. Они были в шоке: «Да вы просто чокнутые! Больные люди!» Нам нравилось, что нас такими считали. Мы и сами себя звали чокнутыми, нам по кайфу было. Один из тех туристов увлекался фотографией и попросил сводить на башню: залез лишь на первый ярус, буквально 4 этажа высотой. Походил, внутри пофотографировал, но на самый верх не смог забраться. Сослался на боль в ноге.

Самый страшный этап в восхождении — участок, где отсутствует кусок стены. Когда лезешь, то не видишь и не чувствуешь высоты, потому что внизу абсолютная тьма. Но как только ты оказываешься напротив этого огромного окна, где нет стены, и видишь, какие внизу маленькие дома, машины и люди и как это безумно высоко. Там очень страшно. Именно на этом месте все начинающие застревали: вцеплялись в трубы и ни вниз, ни вверх.

Часто водили девчонок, знакомить с башней. Даже разработали отдельную технологию, как вести на башню новичка: все висим на этой стеночке из труб. Если вдруг новичок испугался, то один выбирается снаружи, чтобы смотреть лицо в лицо, и убеждает лезть дальше. Второй сзади, буквально обнимает, висит как кокон, чтобы человек «падал», прям на тебя. И так вдвоем продолжали тащить человека вверх.

Фото: Из архива Александра Мамаева

Больше всего страшно было за девочек, которые на модных 10-сантиметровых платформах, в тесной мини-юбке лезли наверх. И они лазили как? Садились попой, вставали на колено, потом облокачивались. Нарушали абсолютно все правила скалолазов. Но лезли и долезали. Это было не в нашей компании, конечно.

После того, как кто-то падал с телебашни, всплывали вопросы о ее закрытии. В итоге ее и закрыли после очередной жертвы. Мы это называли так: «Мамы переживают. Бузят. Требуют закрыть, потому что их дети могут разбиться». Сложно с ними спорить, они отчасти правы. Насколько я помню, было 39 жертв за все время существования открытой башни. Со мной спорят, что гораздо больше.

После того, как ее закрыли, я уже не попадал туда. Не смог перешагнуть через свои принципы: осознанно пойти нарушать. Много раз думал, как договориться с охранниками: придумывал способы, как законно туда пробраться, с чиновниками договориться. Готов был подписать любые бумаги, но все боялись.

Я отрицательно отношусь к сносу. Не понимаю, чем башня мешает и зачем ее сносить. Она еще построена так, что переживет всех нас. Я не верю, что они вообще смогут ее взорвать. Мне кажется, она надломится и повиснет так. Будет эпично, если ее не удастся уронить.

Если же башня должна приносить пользу, так давайте сделаем. Я уверен, что это не сложно, и те деньги, что вбухивают в снос, соразмерны с суммами инвестиций на развитие башни, как интересного туристического объекта. Она и так являлась туристическим объектом, даже в таком состоянии.

Даже то, что вышку считают символом безалаберности — это круто. Это самый высокий заброшенный недострой в мире. Она в книге рекордов Гиннеса. Екатеринбург — столица уличного современного искусства, идеально для памятника шальным 90-м. Почему не может быть так?