«Здесь все такие беспородистые дворняжки». Главная звезда оперного о жизни в грубом Екатеринбурге
Человек, который изменил представление екатеринбуржцев о балете и оперном театре в целом. Завсегдатай светских тусовок и культурных «салонов» Слава Самодуров, художественный руководитель екатеринбургского балета, делает ставки на уральских артистов и не спешит конкурировать с соседями.
— Вы с 2011 года в Екатеринбурге? Как он изменился в ваше присутствие?
— Город очень сильно изменился. У меня очень буржуазные потребности: главное, чтобы рядом с работой были кафе и рестораны. Для начала — чтобы можно было где-то выпить кофе. Я помню, раньше рядом с театром был только «Кофе-Хаус», а все остальное — печаль, да и «Кофе-Хаус» сам по себе — печаль, а сейчас вокруг, в центре, очень много мест и сразу создается ощущение живого места. И мне нравится Екатеринбург своей грубостью, простотой…
Фото: Наталья Чернохатова
— Грубостью?
— Екатеринбург — это индустриальный город, не Петербург со слезливыми каналами, такой очень … «весомо, грубо, зримо», как словами Маяковского, и вот эта простота, комбинация простоты и рационализма по делу, что называется, в разговоре… мне это нравится, я предпочитаю без «марлезонского балета».
— А в культурном плане какие титанические сдвиги произошли в Екатеринбурге?
— Мне кажется, что все те персональные возможности, которые есть у меня и у труппы, достаточно редки. Произошло признание екатеринбургского балета как одного из главных в стране. Это и «Маска» в конце концов. Это, как сказать… — круто. За столь короткий срок. Много сдвинулось, и мне нравится та работоспособность, которая есть у артистов. Где-то, может быть, в столицах, артисты чувствуют себя привилегированной кастой, а здесь я увидел, что артисты понимают: они чего-то не умеют, не знают, но они хотят этого достигнуть. Этот энтузиазм, это желание и умение учиться — самое главное. Вот знаете, бывают британские вислоухие, пудели, а беспородные собаки — самые умные. Вот здесь все такие беспородные дворняжки, потому что это театр мигрантов, мы все откуда-то понаехали. Этакая культурная колония, которая всех нас объединяет, и мы все здесь находимся для чего-то.
Фото: Александр Мамаев
— Может ли сегодня театр, который находится за пределами столиц, жить без звезд?
— Ну, мне кажется, как раз наш театр живет за счет своей собственной генерации, своих сил и собственных артистов. И именно в этом его ценность. Мы не занимаемся импортом, мы производим собственный продукт. Большинство спектаклей, которые идут на этой сцене, сделаны специально для этой труппы и для этих артистов. Именно это и делает наш театр доминантным среди всех в стране.
— Вы, когда создаете спектакль, с чем и с кем во внешней среде конкурируете у зрителя? Как мне кажется, сегодня задача культурных институций — вытащить человека из потока информационного…
— Мы конкурируем со всем, что есть вокруг нас. Но что я часто вижу — в зале не блестят телефоны. Говорят, что люди приходят на «Ромео и Джульетту» и все сопереживают, не включая телефонов. Театр — это тот прекрасный случай, когда можно вырваться из повседневной жизни человеку и погрузиться в себя через то, что происходит на сцене. И театр предоставляет такой шанс. Потому что редко кому из нас в выходной день удается отключить телефон. Все об этом мечтают, но никто этого не делает. И, наверное, наш театр позволяет такой побег совершить.
А про конкуренцию… Театр не медиа. В процессе трех часов спектакля театр дает очень целостную картину и развивает умение воспринимать информацию на длинной дистанции. Не марафон, но точно не спринт.
Генеральный прогон балета «Ромео и Джульетта» Фото: Владимир Жабриков
— На что сегодня охотнее идут — на классическую постановку или экспериментальный спектакль?
— Одна часть зрителей выбирает классику, другая — эксперимент. Не секрет — «Кармен», «Лебединое озеро», «Щелкунчик» и « Травиату» любят все. Конечно, эти спектакли легче продать, они на слуху у людей. Сложнее продать то, чего человек не знает. Человек любит элемент узнаваемости. В данном случае, когда кто-то слушает музыку «Щелкунчика», то срабатывает радостный эффект узнавания. Новую информацию воспринимать всегда сложнее, но все-таки функция театра еще и образовательная. Поэтому, помимо классики, мы делаем и другое.
— В этом году у вас премьера «Пахиты», которая уже была классической одноактной, зачем вы решили доработать ее до трех актов?
— «Пахита» — это наша возможность, наша попытка привнести в репертуар что-то новое, но при этом и переосмыслить классику. Сейчас возвращается мода на реконструкцию спектаклей. Мне ближе английский способ реконструкции, в ней должно быть что-то из сегодняшнего дня. И это, я считаю, мудро, мы живем в сегодняшнем дне, и мы должны узнавать его со сцены. И «Пахита» — возможность увидеть, как может трансформировать ся имперский классический танец. И возможно ли это вообще. Может быть, это жуткая архаика, как яйцо Фаберже.
Фото: Наталья Чернохатова
— Если еще несколько лет назад была невероятная мода на концерты академической музыки, то сегодня невероятный всплеск интереса к оперному театру.
— Мы это не анализировали, но к этому шли. Наш оперный театр удачно занимает несколько позиций: во-первых, здесь нет второго оперного театра и второй балетной труппы. Но мы смотрим шире в рамках страны. Во-первых, наш театр стал символом Екатеринбурга. Плюс — качество спектаклей.
Но понятно, что с Большим или Мариинским наш театр не может конкурировать.
— Не соглашусь. Мы же все здесь уральские патриоты и всегда свое поддержим больше…
— Патриотизм должен быть рациональным. Понятно, что в труппе Большого и Мариинского собираются лучшие танцовщики. Это естественный процесс, и он никогда не будет другим.
Но мы можем конкурировать в плане качества постановок. И та энергия, та отдача, которая есть у наших артистов, я считаю, чрезвычайно высокая. Естественно, труппа растет, становится более профессиональной, более уверенной. И какая-то звериная сила, которая есть у наших артистов, подкупает зрителей — я так считаю.
