«Шура, иди и выставляйся, что ты сидишь, как дурак?». Молодые художники Екатеринбурга, о которых стоит знать

Фото: Александр Мамаев

Перед тем как я приехала в Екатеринбург в 2011 году, три месяца жила в Германии, участвовала там в нескольких проектах, персональная выставка в Дюссельдорфе. Первое время на Урале было трудно: стояла зима, мастерской не было, настроения — тоже, я жила в съемной комнате и устроилась работать в фотостудию — замазывать прыщи на фотографиях. Чуть меньше года я работала там, в этот период творчеством совсем не занималась. Потом Борис Салахов (арт-директор ЕГСИ — прим.ред.) позвал участвовать в проекте «Летопись современного завода». В это же время я нашла помещение для мастерской.

«Живопись — это моя профессия, я этим живу и зарабатываю. Не знаю, насколько мои работы „в тренде“: современное искусство слишком быстро развивается, постоянно вырастают новые интересные формы, но гнаться за трендами — это глупо». Фото: Александр Мамаев

Будет странно, если я сейчас займусь перфомансом или видеоартом. В живописи для меня есть сила, я владею материалом и управляю процессом.

Для того чтобы заработать денег я могу пойти работать и офис-менеджером. Но продолжаю заниматься творчеством — не могу им не заниматься. Вернее, могу, но чувствую себя хреново в таком случае. 

Художник — такая профессия, когда производишь то, без чего люди и так живут счастливо. Лучше быть врачом или учителем. Мама говорила: «Грех не использовать дар, который дан тебе Богом — неважно, зарабатываешь на этом или нет». У меня простая семья: мама всю жизнь работала швеей, папа — на заводе. Они не особо въезжают в то, что я делаю, но спасибо им за то, что всегда меня поддерживали.

Фото: Александр Мамаев

Мне нравится творческая свобода — люблю пробовать разные техники. Наверное, у меня есть свой почерк, но я надеюсь, что еще слишком молода, чтобы найти свой стиль: есть, куда расти и развиваться.

Фото: Александр Мамаев

Мое первое в жизни воспоминание: я сижу на оранжевом деревянном полу и что-то черкаю. Мои рисунки — это способ рефлексии, диалог с окружением, способ познакомиться с человеком поближе и познание себя. Это то, что я люблю и без чего не могу, мне кажется, я что-то отдаю людям, когда их рисую.

Эти летом мы ездили с училищем на пленер в село. Нужно было написать композицию-итог, я решила писать алкашей. Многие консервативные педагоги, которые учат писать пейзажи с пастухами и коровами, были в шоке.

Этим же летом я ездила автостопом в Петербург и под Анапу — оттуда появились две серии, которые вошли в экспозицию ГЦСИ. Как-то раз в Петербурге ко мне подошел музыкант, дыхнул вином и попросил его нарисовать. Я рисовала и видела, что он мрачнел. Мужчина рассказал, что как-то его уже рисовали, и он сломал руку этому художнику. Я продолжила рисовать, а он делался еще мрачнее. И вдруг спросил: «Настя, я злой?». Я стала его убеждать, что это не так и продолжила. Потом он сказал: «Настя, я тебе руку ломать не буду, но я все-таки злой» — развернулся и ушел. Я тогда подумала: неужели своим рисунком его довела?

«Я учусь на живописца, но для себя живописные работы не пишу — это очень энергозатратно, в живописи я еще не нашла себя». Фото: Александр Мамаев

В графике я чувствую силу — это язык, который я выучила и свободно на нем общаюсь. Рисую, в основном, людей, которые мне нравятся. Получается так, что практически каждый период жизни выливается в серию работ. Я не рисую сериями намеренно, просто время проходит, и ты меняешься, а серия — это отпечаток версии тебя.

В этом году я собираюсь поступать в питерскую академию художеств, моя персональная выставка в ГЦСИ была таким итогом: что получилось с тех пор, как я сюда переехала. Мне хочется учиться дальше, важно быть в этой среде и не выпасть из нее. Хочется вырасти как человеку — с этим вырастут и мои работы. 

Я не хочу превращать творчество в коммерцию. Прежде чем твоими работами будут интересоваться музеи, нужно как следует в этом разобраться. Продажа работ — это сейчас не мой приоритет.

Фото: Александр Мамаев

У меня было несколько попыток заниматься дизайном, но мне всегда было сложно делать что-то на заказ — я не могу сойтись во мнении с тем, для кого это делаю. В этом плане я немного эгоист: сама чувствую как надо, мне тяжело соглашаться с другими. Нужно признаться себе в том, что я лучше работаю одна. 

Я еще в школе хотел стать художником, всем в классе об этом говорил, но не знал, как это сделать. Я и сейчас не знаю, как это — стать художником, я бы назвал себя «маляр». С несколькими, так сказать, коллегами разговаривал — они говорят о себе «алхимик» и другие умные слова, а мне нравится маляром быть. От этого хорошо, художник — это нечто недостижимое.

Фото: Александр Мамаев

Свой творческий путь я начал после академии и решил, что буду зарабатывать на жизнь другими вещами. Поэтому помимо творчества у меня есть работа — она помогает достать средства на то, чтобы писать. Я зарабатываю, чтобы делать картины.

«Когда к искусству прикрепляются деньги, и они становятся мотивацией — получается нечестное искусство». Фото: Александр Мамаев

Еще очень важно найти хорошего покупателя, который не повесит картину на кухне, чтобы работа коптилась от жира с котлет. Нужен тот, кто будет хорошо относиться к картине и расскажет о художнике своим детям, дети — внукам, а внуки продадут ее на аукционе за тысячи евро (смеется). Когда ко мне в мастерскую пришли из ГЦСИ и увидели, что работы валяются на полу, а я по ним хожу ногами, они очень заволновались. Но я — автор и могу себе это позволить.

Я даже не думал, что меня где-то выставят и заметят. В ГЦСИ узнали про меня через знакомых, эти знакомые сказали мне: «Шура, иди и выставляйся, что ты сидишь, как дурак?».

Мой стиль окончательно не сформировался, пока ищу себя. Может, до сорока лет так и будет, а все мое творчество составят эксперименты. Конечно, у меня есть некоторые пристрастия, например, Марк Шагал — я до его уровня никогда не взлечу. Не в плане известности, а в плане любви к человеку и в любви к своему искусству. Есть темы, на которых я чуть больше останавливаюсь. Например, Израиль. 

«Обычно я не рисую сериями, тема сама диктует форму. Иногда хочется сделать несколько работ на какую-то тему, но одна картина вбирает в себя весь смысл того, что ты хочешь сказать». Фото: Александр Мамаев

Я почти не даю фотографировать свои работы — наверное, это комплекс: а людям это надо? Ко мне в мастерскую приходят заинтересованные люди — их немного — я что-то показываю. Сомневаюсь, что таких людей станет больше.

Фото: Александр Мамаев

Когда я учился в Шадре на театрального художника, от живописи отошел и устроился в Музкомедию — оттуда пошли заказы. Получая первые деньги, думал: круто, буду заниматься этим всегда. Из театра я ушел только два года назад. После училища поступил в академию, у нас собралась группа из восьми человек — серьезные ребята. Я был самый молодой в группе — мне было куда стремиться, тогда стал красить ежедневно. 

Уже на четвертом курсе вместо пленерной практики в городе я на четыре месяца уехал в Таиланд. Вернулся в ноябре: над городом небо-свинец, безденежье, работы не покупают, заказов нет.

У меня был резиновый динозавр, и я придумал, будто он заказал у меня портрет — писал его на фоне мэрии, этот динозавр помог мне собраться с мыслями и начать работать. В одну из Ночей Музеев он потерялся, а я только закончил писать его портрет и выдумал историю, что мой клиент свалил, не заплатив. Так я начал работать над серией «Китайское детство». 

В 2011 году я познакомился с Борисом Салаховым. Он сказал: «Если хочешь работать серьезно — тебе нужна мастерская». Меня это тогда сильно зацепило. Первую мастерскую мне снимала ЕГСИ для создания проекта про завод совмстно с художниками из Тагила и Екатеринбурга. У екатеринбургских художников была хорошая академическая школа, но не хватало свободы Тагильской школы. Тогда я стал через силу пробовать себя в творческих работах. Потом начали снимать мастерскую с Катей Поединщиковой, она писала для выставки, я — просто так. Было тяжело: я понимал, что вкладываю много сил, стараний и времени, но не знал конкретной цели — пригодится ли это кому-то.

«Получилось так, что наши первые персональные выставки открылись с разницей в неделю. В 2012 году я познакомился с Мариной Дашевской, скинул ей несколько своих работ, потом она пришла ко мне в мастерскую и предложила сделать выставку „Похитители куриц“». Фото: Александр Мамаев

С годами я научился гнать от себя мысли о коммерции. Когда ты пишешь и думаешь о том, что картину надо продать — это всегда ощущается. Живопись — такое дело, когда нельзя рассчитывать на прибыль — своего рода игра, которая мне нравится. 

Фото: Александр Мамаев

Я не могу не писать — это единственное, что доставляет мне удовольствие. В Китае пришлось задержаться на месяц, узнав об этом, первым делом пошел в магазин с краской, так как приехал на недельку без всего. Живопись для меня, как наркотик со всеми вытекающими плюсами, минусами и последствиями. Очень важно в деле художника, по моему мнению, постоянный поиск — на это уходит много времени и средств. Весь июнь, к примеру, я потратил на эксперименты с графическими листами что наложило отпечаток и на живопись.