Константин Райкин: «Театр сегодня — это что-то между платным туалетом и химчисткой»

— Константин Аркадьевич, театр «Сатирикон» не приезжал в Екатеринбург девять лет. Почему была взята столь долгая пауза?

— Мы очень громоздкие и всегда сложно выезжаем: всегда заботимся о качестве, что устроителям выходит боком. Крометого, непросто ездить на гастроли, потому что мы строимся. Сегодня у нас, по сути, нет своего дома, ютимся в «Доме КВН». Александр Масляков, по-моему,  страшно рад тому, что мы привели к ним интеллигентную публику, да еще и деньги платим за аренду.

Раньше в Екатеринбург мы приезжали часто и задерживались надолго. Лет двадцать назад у нас тут были огромные гастроли — 21 день: привезли весь репертуар. Организацией всего тогда занимался Аркадий Михайлович Чернецкий. Я очень благодарен ему за внимание, с которым он к нам тогда отнесся.

Как-то у вас мы выпустили «Гамлета» и сыграли здесь первые три спектакля. Вообще Екатеринбург очень любимый мною город. Здесь потрясающая публика. Весь Урал — это такой театральный пояс, замечательные города: Челябинск, Магнитогорск, Первоуральск, Нижний Тагил.

Фото: Анна Майорова

Кроме того, Екатеринбург связан с моими личными театральными переживаниями и впечатлениями и оттого очень дорог мне. Я был очень молод и не решался на сольные концерты, но именно здесь впервые осознал, что могу быть интересен публике сам по себе. 

— Открывшийся в прошлом году Ельцин Центр стал местом веобщего притяжения... 

— Мне там очень понравилось. И еще пойду. Считаю, что Борис Николаевич Ельцин был великим человеком. Очень хорошо отношусь и к нему, и к Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Два таких разных человека, но им присуща честность, благородность, порядочность, что вообще очень редко встречается у политиков такого уровня.

Фото: Анна Майорова

— Екатеринбургский театр Николая Коляды также ставит «Короля Лир». Вы видели их постановку?

— К сожалению, не видел. Но к творчеству Коляды и его театральной семьи отношусь с большим интересом. Вот у меня запланирована встреча со студентами выпускного курса Екатеринбургского государственного театрального института, курс Николая Коляды, и с артистами «Коляда-театра».

— Расскажите о вашем спектакле «Король Лир», который вы привезли в Екатеринбург. Кому он будет близок?

— Это одна из самых великих пьес всех времен и народов. Я думаю, что она будет понятна всем. Каждый сможет найти там что-то свое. Она вне времени. Здесь даже не столько история отцов и детей, сколько трагедия человека, который познает мир уже на заре своей жизни.

Вообще Шекспир это всегда неоднозначно и найдутся те, кому это не понравится. Это заново поставленная история. И вроде все уже известно, но люди ходят и снова и снова переживают эти эмоции. У нас вот ставят «Ромео и Джульетту» и люди ходят и надеются, что в финале будет все хорошо, хотя там вообще вначале выходит хор, негодяй такой, и рассказывает, как все будет. Но сидят, и верят, и плачут в конце. 

Фото: Анна Майорова

— В этот раз вы привезли в Екатеринбург только «Короля Лир». С чем вас можно ждать в следующий раз?

— Я бы хотел привезти, например, «Лондон-Шоу». Хороший спектакль, люблю его. По «Пигмалиону» Бернарда Шоу.  Элизу у нас там играет наша замечательная чернокожая актриса Елизавета Мартинес Кардена.

Вообще у нас в театре два темнокожих актера и это позволяет нам, например, играть «Отелло» Шекспира в США. У них там вообще какой-то пунктик на этом.

Они считают страшнейшим преступлением, когда белый человек мажется черной краской и играет чернокожего. По их логике я там могу играть только еврея.

У нас с этим все намного проще. Одна есть проблема, там сложная аппаратура, декорации, не знаю как получится все это привезти.

Кроме того, я очень хотел бы привезти пьесу «Человек из ресторана». По Ивану Шмелеву в постановке Егора Перегудова.

— А ваш нашумевший спектакль «Все оттенки голубого» вы не планируете привезти в Екатеринбург?

— Я бы привез и, думаю, местная публика приняла бы его, но его боятся приглашать на гастроли. «Все оттенки голубого» мы сыграли два раза, потом еще два раза была эта криминальная ситуация. Шел спектакль, позвонили, сообщили о бомбе. Мне пришлось выйти на сцену и объявить, что вот такая ситуация, мы должны все проверить, но мы обязательно вернемся и доиграем. Люди полтора часа на морозе стояли и ждали. Практически все вернулись в зал.

Но вы понимаете, что это для актеров? Это начать играть с того момента, где остановился, да еще в такой обстановке. Это чудовищная нагрузка. Во второй раз также сообщили о бомбе, но уже до спектакля. И опять люди ждали на морозе. И после спектакля у нас была стоячая овация. Во всех городах, где мы ставили этот спектакль, у нас была овация.

Фото: Анна Майорова

Это совершенно простой человеческий спектакль, который не может не пользоваться успехом. Я его поставил, потому что эта пьеса, попадающая в центр очень важной проблемы, — отношения к инакочувствующим. Христианская пьеса с очень простой мыслью: «К каждому человеку нужно относиться по-человечески». Я как биолог знаю, что когда людей влечет к представителям собственного пола, — это такая ошибка природы, и надо к этому явлению относиться именно так.

Меня печалит, что мракобесие повсюду. Мне это особенно горько как православному человеку, когда это мракобесие творится от имени церкви. Кликушество это не имеет отношения к вере, это обслуживание власти. И в этом, к сожалению, мой родной город бежит впереди паровоза. Мой папа не просто так в свое время переехал из Ленинграда в Москву. Ему просто не давали работать. И в этом есть огромный разрыв между властью и публикой. Публика готова к такому. Начальство не готово, оно никогда не готово. И пусть! Не будем его звать, пусть готовится.

— Вы как худрук театра чувствуете на себе цензуру?

— Наше правительство думает, что запретами можно что-то решить. Я, например, считаю запрет мата на сцене очень глупым. Да, мат это плохо, но он отражает современные реалии общества. Если в жизни мы все разговариваем матом, то не показывать это со сцены просто смешно. Нужно искоренять это в жизни, а не маскировать. Ведь искусство ищет способы, как залезть под толстую кожу современного человека, который уже все видел, которого с утра до вечера пугают новостями и прочим. Просто запретить –— это «совок», это не работает и мы это уже проходили.

Фото: Анна Майорова

Культура сегодня приравнена к услуге. Театр, литература, кино — это что-то между платным туалетом и химчисткой. Это грубейшая стратегическая ошибка. Мы растим не читающее, не знающее историю, темное поколение. Это очень опасно. Государство непростительно мало занимается культурой. Но люди продолжают ходить в театр. Хорошо, если это происходит благодаря. Но это же происходит вопреки. Потому что мы, все-таки, очень театральная страна. Такая театральная империя. Но это не будет бесконечно, если все время смотреть то, что показывают по телевизору, всякие мещанские подробности. Я давно не смотрю телевизор. Мне надоело. Я не хочу впускать этот мусор в свою жизнь.  

Вообще я мечтаю, что однажды наш театр станет частным. Потому что государство издает слишком много ненужных законов, даже вредоносных. Сегодня у нас статус федерального театра, хотя мы находимся в Москве. Из-за этого, например, мои актеры получают очень мало, потому что мы не имеем отношения к «московской кормушке».

- У вас есть роль, которую вы бы хотели сыграть?

— Я не мечтаю о новых ролях, потому что не мечтатель, а делатель (мечтатели — слабаки). Если я задумаю какую-то роль, то сыграю ее. В этом смысле быть худруком классно: играю все, что хочу.

Что касается планов, то я ставлю пьесу Мольера «Лекарь поневоле». Такая вот есть у него пустяковина. Но, поскольку он — гений, то и пустяковины писал гениально. Такая «хохотуха» в трех актах. Но только это комедия многолюдная, а мы это сыграем втроем — одна артистка и двое артистов. Мы уже однажды ставили спектакль, он назывался «Квартет». Там было что-то больше 20 персонажей, а играли их всего четыре актера. Причем мы так все сделали, что зрители ничего не заметили. Там были специальные приспособления, которые позволяли очень быстро переодеваться. Вообще эти спектакли с переодеваниями, может быть, такой реверанс Аркадию Райкину.