Знакомый Ельцина написал книгу о 90-х. Критик объясняет, почему ее стоит читать

Роман Сенчин: «Думаю, многие люди старшего поколения запомнили этого бородатого депутата Верховного Совета России 1990—1993 годов, одного из лидеров обороны Белого дома в октябре 93-го.»
Фото: appspot.com

Вероятно, и не нужно делить, определять, хотя это в природе читателя — ему хочется знать, было ли это на самом деле или автор всё выдумал; было ли так или не совсем так…

По крайней мере, в русской художественной прозе not fiction, faction существовали, по сути, издавна. Со времен «Жития протопопа Аввакума» уж точно. Очень востребованными они стали после Октябрьской революции. Можно вспомнить произведения и эмигрантов Бунина, Георгия Иванова, Ходасевича, и тех, кто остался в Советской России, например, Мариенгофа с книгой «Роман без вранья», Валентина Катаева, который, правда, обратился к этой форме уже много позднее.

Но это и рискованные формы. Ведь реальность и вымысел в них переплетаются очень тесно, достоверность от правдоподобности отличить практически невозможно. А имена персонажей совпадают с именами действительно живших или еще живущих людей, или же очень прозрачно зашифрованы, как, например, в книге Василия Аксенова «Таинственная страсть»… Естественно, очень многие окажутся недовольны подобными произведениями.

Но читать их интересно, интереснее любой, даже самой талантливой беллетристики, самой глубокой и умной художественной прозы… Известные прототипы, или тени известных, известные приметы времени, обстоятельства, многие ситуации, и всё это документальное (или же псевдо-документальное) описано художественным языком.

Исторические книги на ММКВЯ Фото: varlamov.ru

О политике таким методом написано значительно меньше, чем о творческом мире. Хотя интерес к политическим процесса, к фигурам, участвующим в них куда больше, чем к литературному процессу, богеме. Может быть, это можно объяснить тем, что изнутри о политике писать по существу некому — или писательского дара с гулькин нос, или страшно рассказать обо всем начистоту (а тем более правдоподобно пофантазировать на тему действительно произошедшего). Даже мемуары политики-пенсионеры пишут по большей части настолько сухие и пресные, столького не договаривают, что возникает вопрос: а зачем написали-то?

Один из примеров, на мой взгляд, настоящей удачи, изданная не так давно книга Ильи Константинова «Мятежник».

Думаю, многие люди старшего поколения запомнили этого бородатого депутата Верховного Совета России 1990—1993 годов, одного из лидеров обороны Белого дома в октябре 93-го…

Судьба Константинова типична для социально активного человека тех первых лет так называемой «новой России» — России, во многом насильственно брошенной в начальную стадию капитализма со всеми ее ужасами и озверением.

Перестройку он встретил кочегаром одной из ленинградских котельных. Вошел в круг радикальных демократов — Марины Салье, Анатолия Собчака, Галины Старовойтовой, — а через неполные пять лет упоминался в СМИ исключительно в одном ряду с Макашовым, Баркашовым, Анпиловым… Ночь на 5 октября встретил в случайном подъезде, куда забились бывшие защитники Дома Советов…

Выставка «Август 1991: Люди на площади» в Ельцин Центре Фото: Анна Майорова

События этих пяти лет — между котельной и подъездом — и составляют содержание романа-хроники «Мятежник», занимающего основной объем одноименной книги.

Это ни в коем случае не мемуары, а действительно роман (ну, может быть, если судить слишком строго, — повесть). Повествование ведется от первого лица, главного героя зовут так же, как и автора, среди персонажей есть Ельцин, Руцкой, Хасбулатов, Макашов, Немцов, Зюганов, Лимонов, но язык вполне художественный, много прямой речи, есть лирические отступления, находится место и сатирическим штришкам, самоиронии.

Наверняка историки и очевидцы тех событий найдут в романе Константинова неточности, но, на мой взгляд, это вполне исторически достоверное произведение. А главное, это исследование процесса изменения восприятия людьми того, что происходило в стане и со страной, отношения к главной надежде демократов (а демократами в конце 80-х были чуть ли не все) Борису Ельцину. Константинов проводит исследование на себе — защищавшем Дом Советов с Ельциным внутри от ГКЧП в августе 1991-го, а в сентябре — октябре 1993 года — того же Дома Советов от Ельцина и его сторонников…

Не стану пересказывать сюжет «Мятежника», спойлерить, как говорится. Надеюсь, у книги будет читатель, она этого достойна. Тема, конечно, тяжелая, но читается легко, с увлечением. Да и само время тогда было увлекательным — страшным и увлекательным. Иногда даже не верилось, что всё это происходит на самом деле, в реальности…

Выставка «Август 1991: люди на площади» Фото: Анна Майорова

Что называется, для затравки, приведу два отрывка из романа.

Вот о первом за много десятилетий явлении триколора на официальном мероприятии (на дворе май 1990 года), который через год с небольшим станет государственным флагом России:

»…Двое депутатов-москвичей, из числа демократов, установили на своих столиках трехцветные бело-сине-красные флаги времен Российской империи.

— Позор! — кричал в микрофон кто-то из «Коммунистов России», — в зале заседаний Съезда народных депутатов Российской Советской Федеративной Социалистической Республики я вижу флаги власовцев — пособников фашизма, предателей русского народа. Требую удалить фашистскую символику из зала!

— Прошу убрать постороннюю символику из зала, — не слишком уверенно затараторил председательствующий.

— Это флаг не пособников фашизма, это флаг государства российского, — горячился один из москвичей. И, между прочим, это флаг Российской республики, существовавшей с февраля по октябрь 1917 года; республики, уничтоженной в результате кровавого большевистского переворота!

— Да что с ними разговаривать, — дюжий коммунист бросился к флажку, пытаясь его сорвать.

— Убери руки, — возвысил голос бородатый демократ.

Началась небольшая свалка, в которой флажки удалось отстоять.

25-я годовщина августовского путча Фото: Владимир Андреев

Борис Ельцин, сидевший с каменным лицом среди депутатов Свердловской делегации, будущий владыка всея Руси, казался совершенно безразличным к происходящему; взгляд его был устремлен куда-то вперед, в сторону председательского места, которое он мысленно готовился взять».

А это очень яркий пример лабиринта власти… Герой романа осенью 1991 года возвращается из поездки в Северную (территория России) и Южную (территория Грузии) Осетии с пакетом документов, которые передали ему в Цхинвале для президента РСФСР Ельцина. Докладывает Виктору Илюшину, помощнику Ельцина:

» — Как раз в тот момент, когда я находился в Цхинвали, состоялось заседание Верховного Совета Южной Осетии, на котором был принят целый ряд важных решений. Я привез оттуда документы.

Илюшин молчал, не проявляя ни малейшего интереса к моим словам.

— Там обращение в Президенту России, личное письмо председателя Верховного Совета Гассиева, справка о сложившейся ситуации, подготовленная военными, другие секретные документы, — я положил пакет с документами на стол, перед Илюшиным. На конверте значился гриф «Совершенно секретно» и крупным шрифтом: «Президенту РСФСР Ельцину Б.Н. Лично, в собственные руки».

Илюшин искоса посмотрел на конверт и осторожно отодвинул его от себя подальше:

— Напишите Борису Николаевичу записку на депутатском бланке с изложением сути дела. Я передам. А пакет пока заберите». <…>

В назначенное время я вновь был в приемной. Не говоря ни слова, Илюшин протянул мне мою записку, на которой рукой Ельцина красным карандашом было начертано: «Разобраться Руцкому». <…>

Руководитель секретариата Руцкого Алексей Царегородцев <…> не хуже него (Илюшина — Р.С.) понимал в тонкостях бюрократического этикета:

— Александр Владимирович эти бумаги не примет, — категорично заявил он, повертев в руках пакет.

— Но ведь президент поручил!

— Вы видите, что написано на конверте: «Ельцину в собственные руки». Вице-президент не имеет права его вскрывать.

— А вы понимаете, что там идет война?

— Тем более! Не впутывайте Александра Владимировича. У него и без того неприятностей хватает: чего только на него не вешают, как дело гиблое — сразу Руцкой! Написано: «Ельцину», вот Ельцину и вручайте.

<…> Пакет жег мне руки, и я поспешил к Бурбулису, в то время — третьему лицу в официальной российской иерархии. <…>

— Вскрывать не имею права. И звонить Борису Николаевичу по этому вопросу не буду, он уже в курсе, — вяло отреагировал он.

<…> И вот я снова в пахнущем кофе и табаком большом кабинете Хасбулатова. Руслан Имранович спокоен и даже несколько ироничен:

— Хе-хе! — тихо хмыкнул он, выслушав рассказ о моих хождениях по президентским кабинетам. — Такова техника безопасности власти. Ну ничего, не расстраивайся, я тебя в это дело впутал, я и выпутаю. Мы этот пакет сожжем, не вскрывая.

— Как сожжем? — не понял я сначала.

— Так, спичкой… Никакого риска! Пойти, Илья, — он резко перешел на серьезный тон, — у нас нет другого выхода: вскрывать нельзя, хранить нельзя, выбрасывать нельзя и отправлять обратно — недипломатично. Сожжем, не вскрывая, и заактируем. При свидетелях. Согласен?

Разочарованно пожав плечами, я кивнул в знак согласия. Вскоре в туалетной комнате исполняющего обязанности Председателя Верховного Совета РСФСР весело заиграло пламя небольшого костерка, в котором сгорели не только южноосетинское «Обращение к президенту и народу России» и прочие совсекретные документы, но и мои последние политические иллюзии».

25-я годовщина августовского путча 1991 года Фото: Владимир Андреев

После Беловежского соглашения и начала «шоковой терапии» Константинов и часть демократов уходят в оппозицию не столько Ельцину, сколько его правительству. К оппозиционерам присоединяются сначала «умеренные» коммунисты и «не оголтелые» националисты, а потом и радикальные… В итоге вице-президент Ельцина Руцкой и большинство депутатов оказались против дальнейших шагов ельцинского правительства, не подчинились противоречащему конституции указу 1400, и Верховный Совет был разогнан силой.

Многие недавние соратники Константинова из демократического лагеря, вовремя перешедшие к Ельцину или хотя бы поведшие себя тихо в те дни 1993-го, были избраны в Государственную думу, получили высокие посты, помощь в бизнесе, он остался, в общем-то, не у дел. Для одних с клеймом мятежника, для других — как честный человек…

Роман дополнен рассказами, в которых вещества прозы, на мой взгляд, больше, чем в романе. Именно они, вроде бы частные истории частного человека, демонстрируют, что в нашу литературу пришел новый сильный писатель. Очень рекомендую с ним познакомиться.